Абессиния, она же сегодня Эфиопия – загадочная земля, которая всегда манила и манит путешественников.
Чужая и незнакомая? Или все же чем-то очень близкая нам, коль в этой стране есть памятник национальному эфиопскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину! И, право, если даже и улыбнешься – а иронично в кавычки не поставишь, ведь на мраморном постаменте памятника, что установлен в одном из центральных районов Аддис-Абебы высечено – «Нашему поэту».
Может быть, в будущем в Эфиопии появится и другой памятник – поэту серебряного века Николаю Гумилеву? Как знать! Ведь его путешествия в Африку были не развлечением романтически настроенного юноши. Это был трудный поиск самого себя, своего пути жизненного и творческого, что для поэта – одно и то же.
Николай Гумилев родился в Кронштадте, в семье корабельного врача, в штормовую и свирепую ночь. Говорят, что тогда же, то ли нянька, то ли акушерка, предсказала младенцу такую же бурную жизнь. Пророчества сбылись.
Он не был красив, но был талантлив, амбициозен, честолюбив.
В своем предисловии к книге Н. Гумилева «Избранное» М., 1991, Иван Панкеев писал: «Почти все, кто станет потом, спустя годы, писать о Гумилеве-поэте, Гумилеве-путешественнике, Гумилеве-воине и Гумилеве-организаторе, будут отмечать такие черты характера, как твердость, надменность, очень уважительное отношение к самому себе; будут отмечать, что его многие любили. И уж никто не забудет описать его нескладную фигуру, в которой если что и привлекало, так это – руки с длинными музыкальными пальцами, его далекое от представлений о красоте лицо – толстые губы, косящие глаза, один из которых смотрел вбок, а другой – поверх собеседника; слишком удлиненный, как бы сжатый с боков, череп. Однако почти точно так же никто не задаст себе вопроса: как же взросла при всем этом столь сильная, яркая личность? Ведь в юности при подобной внешности недолго впасть в комплекс неполноценности, в угнетенность, озлобленность. Секрета нет: он делал себя, - и это достойно уважения, как любое значительное, многотрудное дело…»
Первую свою книгу он издал на деньги родителей в 1905 году, за год до окончания гимназии, она не случайно называлась «Путь конквистадоров».
Эпиграфом поэт выбрал слова Андре Жида «Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует»!
За свою недлинную жизнь поэт побывал в Африке четыре раза: осенью 1908 года в Египте, Новый 1910 год встречал в Сомали (Республика Джибути), тогда же побывал и на восточной окраине Абиссинии. Затем, вернувшись в январе из странствий, уже в сентябре 1910 года предпринял полугодовое путешествие в саму Абиссинию.
Четвертое путешествие было самым впечатляющим, так как здесь Николай Гумилев, оставаясь поэтом, выступил и в роли ученого-этнографа.
Дело в том, что в апреле 1913 г. Санкт-Петербургский Музей антропологии и этнографии добился государственного финансирования экспедиции, для сбора экспонатов африканской коллекции.
Как ни странно, Гумилев, оказался для организаторов экспедиции, достойной кандидатурой. И не потому, что молодой человек (ему только что исполнилось 27 лет) был здоров, энергичен, страстно мечтал об этой поездке, но и потому, что конкурентов среди ученых у него в то время просто не было, ведь изучение этнографии этого региона, в России тогда только начиналось.
Отъезд Николая Гумилева был назначен на 7 апреля 1913 г.
Поэт – ученый имел задание собирать этнографические и зоологические коллекции, записывать песни, легенды, делать снимки.
Пароход «Тамбов» отчалил из порта Одесса, отправившись в Джибути, а затем и в древний эфиопский город Харэр (Харрар). Уже оттуда путь лежал на юго-запад страны. Николай Гумилев начал вести свои записи сразу же в начале пути, но издать впоследствии, эти ценные путевые заметки не удалось – в России начались бурные политические события. И вот – сенсация! В 1987 году рукопись нашлась! И сразу же была опубликована в журнале «Огонек», который в то время был одним из самых читаемых изданий, так как работал смело, и даже (как казалось людям с постсоветским мировоззрением – немного дерзко).
Новоявленный африканист-Николай Гумилев был интересен всем – и литераторам, и этнографам, и простым читателям – любителям.
Вот один из фрагментов: «…Я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, харраритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства….Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа, и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше... В общем, я приобрел штук семьдесят чисто харраритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские».
А вот воспоминания Николая Гумилева о его встрече с молодым губернатором Харрара по имени Хайле Селассие, который по словам поэта, происходил из рода самого царя Соломона.
Прочитаем описание дома губернатора: «Большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящей во внутренний довольно грязный двор; дом напоминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголове или Териоках. На дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла. Губернатор поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца».
Далее Гумилев подробно рассказывает о встрече:
«К ногам Тэфэри был поставлен ящик вермута... Мы просили о разрешении сфотографировать его, и на это он тотчас же согласился. Ашкеры расстелили ковры прямо на дворе, и мы сняли губернатора в его парадной синей одежде. Затем была очередь за принцессой, его женой. Принцессу мы сняли с ее двумя девочками-служанками».
Сегодня эти ценные негативы хранятся в музее. Как сохранились эти стеклянные негативы – трудно понять! Столько катаклизмов произошло между нашим временем и той далекой порой, когда поэт—путешественник-этнограф-африканст (все титулы вполне заслуженные) отправился в свое замечательное путешествие в Абессинию.
За время экспедиционной работы, было пройдено 975 километров, так что сегодня помимо "Африканского дневника" и полевых записок, в Кунсткамере, в Санкт-Петербурге, хранится 103 предмета, собранные экспедицией Николая Гумилева, описи предметов, сделанные поэтом вполне профессионально, рисунки, 243 фотографии.
А еще, под впечатлением увиденного и прочувствованного в тех далеких поездках, были написаны стихи, много стихов, где образ далекой Африки, облекается в новое одеяние музыки стиха.
Можно ли изучать творчество Николая Гумилева, который выступал в разных ипостасях, с разных сторон: Гумилев-поэт, Гумилев-этнограф? Конечно можно.
Даст ли это полное представление о его творческой личности? Конечно, нет! Ведь собирая научные данные он оставался именно поэтом и часто его стремительно написанные (в экспедиции не всегда было время на литературную обработку) дневниковые записи впоследствии отливались в поэтическую форму воспоминаний о сбывшемся.
Вот здесь вы найдете более подробный рассказ об африканской теме в поэзии Гумилева.